“Большой, самобытный талант”, “русский самородок”, “импрессионист чистейшей воды” - говорили о художнике Герасиме Семеновиче Головкове (1863-1909) его современники. Головков родился в Одессе, учился в местной рисовальной школе, а затем в Петербургской Академии художеств. Вернувшись в родной город после окончания Академии, он почти безвыездно провел здесь всю свою не слишком долгую жизнь.
“Он жил всегда своим внутренним миром, своими непосредственными впечатлениями… Все интересы его жизни сводились только лишь к любви к искусству и трудолюбию”, - вспоминал художник В.Рейнгбальд. “Головков, кажется, никогда не занимался общественной деятельностью, инстинктом угадывая, что лучшая общественная деятельность художника должна протекать в мастерской”, - подтверждал П.А.Нилус. Перу Нилуса, не только замечательного художника, но и популярного литератора, принадлежит вступительный очерк к каталогу посмертной выставки Г.С.Головкова, состоявшейся в 1911 году в Одессе. Текст очерка приводится в сокращенном варианте.
Талант проявляется, формируется самыми разнообразными, неожиданными путями. Работает художник пятнадцать, двадцать лет, самый обыкновенный, ничем не замечательный художник, и вдруг происходит чудо, не то прозрение, не то наступает созревание души, долго томившейся среди убогой жизни. Если бы Головков родился на 10-15 лет позже, это, вероятно, был бы очень большой художник с европейским именем, а он родился в самые “сумерки” российского художества. То, что он сделал за последние 3-4 года, значительно, полно задатков блистательного, близкого осуществления чего-то большого и прекрасного.
Я глубоко уверен, что в эти последние годы не было сомневающихся, все уже чувствовали, что среди нас живет большой художник. Между тем еще не так давно, лет восемь тому назад, я был свидетелем такой сцены. Это было в жюри передвижной выставки. И.Е.Репин остановился около картин Головкова, надел пенсне и особенно внимательно стал рассматривать большую картину, потом у кого-то спросил: - Сколько лет Головкову? - Под сорок. - Илья Ефимович махнул рукой, сложил пенсне и сказал: - Ничего не выйдет!
Время показало другое.
Если бы Репин восемь лет тому назад спросил у Головкова, любит ли он искусство, тот ответил бы, что любит так, как никогда не любил, потому что именно тогда Головков почувствовал искусство, много и горячо работал, искал себя, часто уклонялся в крайности, делал сотни эскизов, искал, как он говорил неточно, “случайностей”, на самом деле он переживал тогда борьбу с академическими традициями и если искал чего, то именно себя как художника. В этот период Головков много страдал: неоднократно его вещи забаллотировывались на столичных выставках, несколько раз безуспешно пытались друзья провести его в члены “Товарищества передвижной выставки”.
Не знаю, кто надоумил Головкова попробовать послать картины за границу, но это был чрезвычайно логичный шаг - там он был принят, оценен. В берлинском “сецессионе” были проданы его картины - для иностранца без имени это чрезвычайно трудно. Потом его избрали членом парижского “Salon d’automne” (”осеннего Салона”), - потом всюду, куда он ни посылал свои вещи за границу, они находили почетное место.
Наконец в 1909 году в Мюнхене на международной выставке он получил золотую медаль.
После мюнхенского успеха счастье стало улыбаться Головкову, его стали охотно покупать, - можно было работать без особенных забот о завтрашнем дне.
Г.С.Головков был истинным художником, любил превыше всего искусство, гнушался теплых казенных местечек. Жизнь его была полна лишений, бедная, печальная, без личного счастья, она согревалась только за мольбертом. Искусство было его единственной радостью; правда, эта радость не раз омрачалась огорчениями, неудачами в Петербурге, Москве, но судьбе было угодно, чтобы Головков умер глубоко удовлетворенный…
Первая картина, которой он дебютировал в Одессе 21 год тому назад, была очень характерна для недавнего академиста, воспитавшегося на Мещерских, Клеверах, Орловских. Все в ней было чрезвычайно благополучно и удивительно безвкусно, некультурно. Картина была огромна, изображала среднефонтанский берег, море и неуклюже написанного солдата пограничной стражи. Но и в этой “машине” все же чувствовалось что-то настоящее… Но как это ни странно, вернувшись на родину, художник как-то побледнел, спал с тона, его талант точно приболел…
В это время, сколько мне помнится, он стал писать все мелкие “хлебные” картинки и сбывать их за бесценок, где мог… Но скоро Головков почувствовал, что это все не то, и уехал в Винницу искать новых мотивов. Этот порыв был чрезвычайно благотворен.
В 1900 г. Головков с товарищами поехал за границу на всемирную парижскую выставку. В следующий период, продолжавшийся лет пять-шесть, Головков подражает то Таулоу, то Доше, то Менару, то американцу Фромуту, но не обезличиваясь, а как мастер, верящий в себя, понявший себя. В это же время Головков становится постоянным участником товарищеских “четвергов” одесских художников и удивляет всех своими необыкновенными карикатурами, полными характера и юмора. Это был период упорного труда; художнику мало дня, он работает вечерами: пастелью, углем, делает сотни эскизов, учится компановать, ищет простейших выразительных линий, ищет “случайностей”, пробует новые материалы: рафаэлевскую жирную пастель, цветные карандаши, темперу. Живя поразительно скромно, во всем себе отказывая, он выписывает самые дорогие художественные материалы из-за границы, заказывает к картинам рамы у Леонарда.
Наконец наступает коротенький последний период творчества Головкова, когда он окончательно освобождается от влияния своих западных учителей и начинает проявлять особенную выразительность цвета, линий удивительно простыми средствами. Снова Головков обращается к морю. Мотивы одесской гавани поражают глубиной понимания колорита, красотой, силой пятен. Говоря уже о Головкове как о сильном, первоклассном мастере, имевшем что сказать и умеющем выражаться настоящим живописным языком. Бесконечно жаль Г.С.Головкова, умершего в период полного расцвета таланта, не сказавшего многого… Хотя Головков проработал не менее 25 лет, но его значительные произведения относятся к последним трем, пяти годам…
Петр Нилус
Публикация Ольги Барковой
