Эта строка из новых стихов Юрия Михайлика, как мне кажется, могла бы стать камертоном чувств.
И тех, что испытывают многочисленные почитатели этого творчества здесь и, как можно заключить из поэтической подборки, тех, что продиктовали ему новые строфы там - в далекой Австралии.
Лишь сейчас, когда время отстоялось стихами, понимаешь, что Юрий Михайлик был не столько учителем, сколько лидером одесского поэтического поколения 60-80-х годов. Сегодня они, его студийцы, обрели свои голоса. Но и им, и любимому ими Вольному Городу не хватает ритмического напора Юрия Михайлика, его умения размышлять, а не только медитировать, находить афористически точный образ, втиснутый даже не в строфу, а в строку…
На всю длину разлуки…
Это запоминается как разрыв аорты…
Можно рассказывать, как живет поэт в Сиднее, пересказывать его новый роман о Большом Фонтане, но… Все главное, самое главное, он говорит о себе в стихах. О себе и о нас. И будем за это ему благодарны.
Евгений Голубовский
Юрий Михайлик
* * *
Рассеянные в мире голоса
все отдаленный слышатся и реже.
Разлет галактик. Только небеса
над нами те же и пред нами те же.
И в полночи Америк и Европ,
мучительно дозваниваясь с юга,
не телефон нам нужен - телескоп,
чтоб обнаружить, наконец, друг друга.
Но отвечает в космосе пустом,
бесплотные протягивая руки,
далекий облак, газовый фантом,
распластанный на всю длину разлуки.
* * *
Прощай, - на теплых плитах синеватых,
прощай, - по краю моря моего,
прощай, - уже не сыщешь виноватых,
прощай, - я знаю только одного.
Прощай, - не наклоняйся к изголовью,
прощай - не откликайся, не зови,
прощай, - и то, что не было любовью,
прощай, - неотличимо от любви.
Прощай, - плывет над брегом туманным,
прощай, - дымок печали и стыда,
прощай, - засыпан пеплом Геркуланум,
прощай, - он сохранится навсегда.
Прощай.
* * *
В небеса уплывает неспешен
легкий праздник воздушных шаров,
как июльская россыпь черешен
на задворках фонтанских дворов.
Что поделаешь? - проще простого
набирать разноцветный петит,
отпуская по буковке в слово,
только пальцы разжал - и летит.
Что поделаешь? - круче крутого,
в лоскутах, как шатер кочевой,
уцененного неба обнова
открывается над головой.
Как тогда, как всегда, как впервые,
напоследок, в пустой водоем
на разрыв улетают живые,
если их отпускают живьем.
И уходят по тайным теченьям,
распорядок и строй изменя,
чтобы заветной слово кочевья
ты узнала уже без меня.